Ира рассказала о своем походе к следователю. Я сидел оглушенный. В двух словах дело обстояло так: тело Веры нашли в товарном вагоне под Хабаровском. «Они говорят, что её пытались изнасиловать, а потом убили».

Рассказывая, Ира тихонько всхлипнула.

– Они не считают, что это ты! – взволнованно затараторила Ира. Её профиль был едва различим на тёмном фоне улицы. – Самохвалов говорит, что тебе надо прийти, как свидетелю, и всё рассказать! Там еще был какой-то Костров из Москвы. Он показал квитанцию на телеграмму от Веры тебе. Они знают, что в телеграмме.

– Что рассказать? – растеряно пробормотал я. – Я же всё рассказал.

Мишка обернулся к нам и облокотился о сиденье.

– Туфта это всё, Толян! Про свидетеля! Сказочка для лоха! Мотать тебе надо из города! – проговорил он. – Им главное найти терпилу и дело на него повесить. Ты у них единственный кандидат. Пока они разгребут, ты в каталажке загнёшься! Да и маза у зажмурившейся тёлки, видать крепкая, раз московский следак сам сюда прилетел! Сто пудов заказуху на тебя отрабатывает! Я этих козлов знаю!

Я отдал Ире для Самохвалова адреса и телефоны свидетелей с Лебяжьего.

Ира радостно чмокнула меня. Мишка приободрился и поёрзал.

– Всё равно не высовывайся! Если захотят, они твоих свидетелей заткнут. Найдут своих и докажут, что ты на Луну летал.

– Поглядим! Ментам о письмах, которые мы с тобой нашли, не говори! – сказал я Ире. – Это не их дело! Как-нибудь потом расскажу про папашу.

Я не хотел говорить о наших семейных делах при Мишке.

– Что ты теперь будешь делать? – спросила Ира.

– Для начала прокачусь в Москву. А там разберёмся по ходу. Поеду, пока этот хмырь, который всё это замутил, еще чего-нибудь не отчебучил.

– Или хмыри! – сказал Мишка. – Бандюшня любит хаты одиноких старичков.

В те годы мало кто слышал про бандитские группировки и хитрые схемы отъема квартир у одиноких людей. Но в словах соседа мы с Ирой угадали неведомую мне угрозу.

Мы договорились с Ирой, что будем поддерживать связь через Кутыреву – я записал Ире телефон знакомой отца. Забрал привезённые Ирой деньги и вышел в тёплую безлунную ночь, мечтая лишь о постели. Перед глазами у меня стояло лицо Веры в день, когда я видел её в последний раз.

15

В купе поезда я выяснил у соседей, где снять жилье в Москве и в Банном переулке сторговался с добродушной старушкой о квартире на Ленинградском проспекте на месяц.

Я сразу же позвонил по телефонам, которые мне записала Кутырева, уже понимая бессмысленность своей затеи. Человек, впутавший меня в эту историю, всё равно бы ни в чём не сознался, а знакомых у отца действительно оказалось не счесть: коллеги, депутаты, артисты, общественные активисты, соседи по даче…

В своей провинции я не имел ни малейшего представления о широте интересов отца и об общественной значимости его работы. Лишь только за месяц до смерти он несколько раз выступал на телевидении и по радио, участвовал в десятке семинаров и встреч в Москве, по стране и за границей. За три дня я ни на шаг не продвинулся в своём «расследовании»! Правда, я нашёл отделение связи, из которого были отправлены обе телеграммы. Но это мне абсолютно ничего не дало.

Между тем, кто-то ведь убил Веру! Кто-то расставил на меня ловушки! Скорее всего, это действительно был свой! Ибо только свой знал все обстоятельства отца и знал о планах Веры. Я ломал голову, какое отношение он имел к наследству, если только он не мой родственник или не родственник моей сводной сестры? Мужу Веры не было никакого смысла расправляться со своей женой – ему бы и так доставалось всё! Конечно, не мешало бы поговорить с роднёй Веры. Но я был для них единственным, кто заинтересован в смерти девушки. Так что ничего хорошего от встречи с ними я не ждал.

Подумал я и о Нине Завьяловой. Молодая. Симпатичная. Судя по разговорам, она хорошо знала личные обстоятельства своего бывшего начальника. Но несправедливо было грешить на женщину только потому, что я знал одну лишь её в окружении отца – рядом с ним работали многие. Да и какое отношение она могла иметь к наследству?

О бандитах я думал меньше всего – отец был слишком заметным человеком, чтобы кто-то мог рассчитывать на серые схемы вокруг его имени.

Как бы то ни было, теперь тому, кто затеял всю эту свистопляску, ничего не оставалось, как свалить на меня убийство, либо убить меня и завершить дело.

Чтобы унять мрачные мысли, на досуге я размышлял о том, что при благополучном стечении обстоятельств, у меня, возможно, будут шикарная квартира в центре города, загородный дом, машина! Предчувствие свалившейся на меня удачи пьянило. Теперь я пытался, если не оправдать, то объяснить предательство отцом моей матери! Без всякого смущения, я признался себе в том, что не испытываю жалости к Вере. В глубине себя я даже радовался её смерти: её смерть неожиданно открыла для меня возможности, о которых я не мечтал! И эта перемена во мне не пугала меня. Подобное должен был чувствовать мой отец, оказавшись перед выбором! Удача, богатство, сила и власть – не достойная ли эта плата за талант тому, кто сумел ими распорядиться! Ведь сколько их, даровитых и гениальных, сгинуло в небытие, так и не сделав ничего! Только потому, что им просто не повезло! Или они не сумели переступить через себя и сделать маленький шажок навстречу удаче! А если бы у них была хоть малая возможность, разве не воспользовались бы они случаем? Воспользовались! Каждый бы воспользовался!

Я уговаривал себя, что вся эта дрянь лезет мне в голову от безделья. Но чем отчаяние я боролся с искушением владеть, тем крепче искушение меня держало. И тогда я уже не знал, что двигало моими поступками: страх ли за свою жизнь или жадность, или то и другое, вместе взятое. Лишь мысли об Ире удерживали меня от жгучего нетерпения поскорее ухватить чужое и уйти от своей прежней жизни! Но жадность изворотлива! Я и тут призывал в союзницы совесть! Убеждал, что всё мои старания – для Иры, для нас! Недаром же Ира заметила: у Веры было всё, а у меня – ничего! И наследство – это компенсация от папаши за годы нашего с бабушкой прозябания!

Нищета, доложу я вам, страшная вещь: она убивает в человеке всё человеческое!

Впрочем, реальность очень скоро напомнила о себе и развеяла мои сладкие грёзы.

На четвёртый день Ира сообщила, что следователь «беседует» со свидетелями. Невзирая на это, «московские», предупредил следак, хотят объявить меня в розыск. Поэтому без надобности из квартиры я не высовывался. Ел в небольшом кафе рядом с домом, «гулял» на балконе и ломал голову, как выпутываться из этой истории.

Было очевидно, что бесконечно прятаться я не смогу и нужно что-то предпринять.

Поэтому ничего лучше я не придумал, как позвонить Пашину, приятелю отца. Мы уговорились встретиться на Патриарших прудах: Александр Миронович жил по-соседству на Спиридоновской улице.

Пашин оказался плотный моложавый мужчина лет пятидесяти с мелкокучерявыми редкими волосами, слизанными почти до макушки двумя языками залысин. На нём был светлый летний костюм. Мы прогуливались вокруг пруда, и Пашин заложил руки за спину и то и дело с приветливой улыбкой кивал проходившим мимо знакомым.

Друг отца внимательно выслушал меня и вдруг добродушно процитировал:

– Однажды весной, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Помнишь, чем заканчивается третья глава? Берлиоза переехал трамвай! А знаешь, в чём изюминка этого эпизода? Я говорю о месте действия.

– Да. Знаю. Здесь никогда не было трамвайных путей, – с некоторым нетерпением ответил я. – Мы проходили это еще в университете.

Булгаков в те годы лишь только возвращался в культурный обиход интеллигенции. Поэтому Пашин удовлетворенно кивнул, словно получил верный отзыв на пароль.

– За свою свободу не беспокойся! – сказал он. – Я знаю Николая, мужа Веры, и её отца! Оба вполне вменяемые люди. Отец